Проблема сексуальных меньшинств, столь острая во многих странах, у нас практически
отсутствовала. Причем вовсе не по причине малочисленности представителей самих
сексуальных меньшинств — у нас их, судя по всему, не меньше, чем везде, где общество
хоть
сколько-нибудь свободно. Просто еще в 90−х в России (конечно, в первую очередь в крупных городах)
вполне естественным образом сложилась устраивавшая всех система отношений: частная
жизнь геев максимально свободна, однако любые общественные ее проявления максимально
ограничены. Результат: геи получили возможность полноценной частной жизни без
кардинального слома общественных устоев. Но, похоже, эта гармоничная эпоха подходит
к концу.
Погром и погромщики
Началось все с того, что некая инициативная
гей-группа, непонятно кого представляющая и непонятно на каком основании выступающая от имени
российских геев, объявила о намерении 27 мая устроить в Москве
гей-парад в рамках акции "Радуга без границ". Заявление вызвало бурную общественную реакцию,
причем среди недовольных оказались и сами представители сексуальных меньшинств,
которые, не видя особенного смысла
в гей-параде, опасались, что столь очевидное нарушение "общественного договора" может иметь
весьма печальные последствия для частной
гей-жизни. Впрочем, после того, как Лужков пообещал, что никакого
гей-парада в Москве не будет, страсти улеглись и ситуация должна была вернуться к исходному
равновесию. Однако вместо этого конфликт разгорелся с новой силой. В ночь на 1 мая
было совершено нападение
на гей-клуб Renaisance Event на улице Орджоникидзе, а на следующий день — на клуб "Три обезьяны"
у станции метро "Чкаловская".
События развивались следующим образом. Около 10 часов вечера 30 апреля подходы
к Renaisance Event были блокированы группой из нескольких десятков молодых людей.
Через некоторое время к ним присоединилось еще около ста человек, которые начали
осаду клуба, — к тому времени внутри находился персонал, охранники и несколько
десятков посетителей. Состав нападавших был весьма разношерстным: основную массу
составляли члены некой организации "Русский общенациональный союз", кроме них
весьма заметную роль играла группа крепких молодых людей, одетых под скинхедов,
которые потом, в самом конце акции, вполне организованно исчезли; для антуража
была привезена группа православных бабушек с иконами и крестами во главе с настоятелем
храма Святителя Николая на Берсеневке Кириллом Сахаровым, который активно благословлял
погромщиков.
Милиция появилась довольно быстро, но в весьма незначительном количестве и вмешиваться
не стала. Уже после полуночи, когда прибыл дополнительный милицейский наряд, решено
было провести эвакуацию. К зданию подогнали автобус. Однако путь от дверей до автобуса,
несмотря на милицейский коридор, для осажденных оказался крайне неприятным: в них
полетели бутылки, палки и камни, многим достались весьма ощутимые удары кулаками
и даже ногами.
История должна была повториться на следующий день. Однако у клуба "Три обезьяны",
который был выбран в качестве очередной жертвы, погромщиков ждали отряд милиции
и ОМОН, который сначала перегородил им дорогу, а потом и вовсе блокировал со всех
сторон. Через полчаса милиция приступила к активным и весьма жестким действиям
по наведению порядка. В результате несколько участников акции были арестованы
и отправлены в ОВД Таганского района.
Версии
"Все это очень похоже на провокацию, — считает управляющий одного из московских
гей-клубов. — Сначала
какие-то идиоты заявляют
о гей-параде, потом появляются эти ряженые и устраивают погром". На вопрос, в чем цель такой
провокации, наш собеседник пожал плечами и предположил: "Наверное,
кто-то хочет дестабилизировать ситуацию перед саммитом ‘восьмерки‘ и показать, что
с Россией нельзя иметь дело". Владелец другого закрытого клуба уверен, что все
дело
в гей-параде: "Если будет подана заявка
на гей-парад — власть окажется в весьма сложном положении, а потому с помощью такого рода
акций дает нам понять, что мы сами должны позаботиться о своем бизнесе
(гей-клубы — это серьезный бизнес) и не допустить, чтобы
кто-то от лица
гей-сообщества подал эту заявку". В пользу этой версии отчасти говорит и тот факт, что организованный
сразу после нападений Союз геев России в первом же заявлении ясно дал понять,
что все разговоры
о гей-параде должны быть расценены как провокация. Впрочем, парад многие
в гей-среде рассматривали как провокацию и до погромов.
Представители Русской православной церкви от официальных комментариев решительно
воздерживаются, оно и понятно: тема столь скользкая, что любые заявления от лица
церкви были бы крайне сомнительными — однако в частных беседах называют всю эту
историю провокацией против православной церкви. И действительно, старушки с иконами
и благословляющий погромщиков священник превратили все это предприятие в православную
акцию, что, естественно, вызвало мощную антиправославную волну, причем даже среди
вполне лояльных церкви групп населения. В конце концов, никто не обязан разбираться
в том, что настоятель храма Святителя Николая Кирилл Сахаров — одна из самых одиозных
фигур и уже давно находится на положении диссидента в церкви, и в том, что церковное
руководство несколько раз пыталось лишить его прихода.
Националисты в большинстве своем тоже восприняли всю эту историю как провокацию,
направленную на дальнейшую дискредитацию и маргинализацию патриотического движения.
Только те, что группируются вокруг Станислава Белковского, считают организатором
этой провокации Кремль, а прочие — либералов.
Политика провокаций
Разумеется, все эти версии могут иметь весьма отдаленное отношение к реальности,
однако они демонстрируют серьезную тенденцию восприятия политического процесса.
В последнее время политическое поле все очевиднее воспринимается как поле провокаций,
и к тому, надо сказать, есть все основания.
Провокации, в общем, неотъемлемая часть политики — они всегда были и будут. Однако
в условиях реальной политической борьбы, полноценных СМИ, относительно независимых
правоохранительных органов пространство провокации оказывается весьма узким: всегда
есть серьезный риск быть пойманным и разоблаченным, риск потерять репутацию и место
в элите (а то и вовсе оказаться за решеткой). В условиях же выжженного политического
поля, когда все играют по правилам власти, провокация становится едва ли не единственным
инструментом реальной политики. А если учесть особенности нашей политтехнологической
школы, то и вовсе не стоит удивляться тому, что едва ли не все ключевые общественные
события последнего времени воспринимаются как
чьи-либо провокации.
Все это крайне неприятно с моральной точки зрения, и если бы только с моральной.
Опасность провокаций, управляемых эксцессов, в том, что они могут перестать быть
управляемыми и серьезно дестабилизировать обстановку. Стабильность, о которой
у нас так много говорят, не абсолютная категория, общественное равновесие может
оказаться весьма хрупким. Сегодня, по мнению большинства социологов, в обществе
достаточно силен заряд потенциальной агрессии и практически нет укорененных общественных
институций, а потому любая провокация, даже с самыми благими целями, может привести
к непредсказуемым последствиям. Та же нынешняя история с появившейся на ровном
месте проблемой сексуальных меньшинств весьма показательна. Еще более опасны провокации
на национальной почве.
Разумеется, было бы неплохо, если бы у нас вдруг появилась реальная политика,
полноценные СМИ и прочие атрибуты развитой демократической системы, которые максимально
затруднили бы провокации. Однако скорее стоит исходить из нынешних реалий управляемой
демократии, а это значит, что вся полнота ответственности ложится непосредственно
на власть. Следовательно, власть должна сделать все, чтобы политика перестала
быть полем провокаций. А это значит,
во-первых, самой отказаться от любых действий, хоть отдаленно напоминающих провокации.
Во-вторых, использовать свой ресурс влияния для максимально быстрого разбирательства по каждому
случаю громких политических акций. Мы до сих пор так и не узнали, кто именно напал
на нацболов с бейсбольными битами; никто даже и близко не собирается нам сообщать
предварительные результаты следствия по делу об убийстве студента из Сенегала
в Санкт-Петербурге, о котором столько говорили по телевизору. Так же не было сделано никаких заявлений
и по поводу нападения
на гей-клубы.
Они нарушают порядок
Есть во всей этой истории и еще один очень важный, но оставшийся почти незамеченным
эпизод. А именно действия милиции во время второго нападения
на гей-клуб. Милиция со второго раза сделала то, что и должна была сделать: жестко разобралась
с теми, кто пытался устроить беспорядки. На людей, какой бы национальности и сексуальной
ориентации они ни были, какую бы веру и идеологию ни исповедовали, не должны нападать,
их не должны оскорблять и бить — это основа порядка и самое главное во всей этой
истории. Ну а милиция для того и существует, чтобы этот самый порядок соблюдался,
а его нарушители несли суровое наказание. И если и дальше в подобных ситуациях
милиция и ОМОН будут действовать столь же четко и решительно, как у "Трех обезьян",
то и опасность дестабилизации серьезно уменьшится, и провокаций станет значительно
меньше.
И в этом смысле крайне обнадеживающе выглядит позиция милицейского начальника,
одного из тех, кто отвечал за проведение операции: милиция не должна разбираться,
кто и зачем все это затеял, кто и против кого выступает, мы видим, что есть люди,
которых надо защищать, и люди, которые нарушают порядок, — наши действия очевидны.